«Прекрасны телом и душой»

В Древней Греции идеалы красоты и нравственности были очень тесно переплетены. В греческой этике существовало понятие «калокагатия», образованное от слов «калос» («красивый») и «агатос» («хороший»). Он относится к особому слиянию этического и эстетического. Это союз красоты и добра, доброты.

Самые ранние упоминания о калокагатии относятся к «семи мудрецам» (философам-досократикам 7-7 веков до н.э.) и пифагорейцам. Однако трудно с уверенностью сказать, как они понимали этот термин, но Сократ, Платон и Аристотель раскрывают это понятие более полно.

По мнению греческих философов, нравственность, добродетельность и возвышенность помыслов прекрасны. Калокаготийным сознанием обладают те, кто стремится к постижению мудрости и блага.

Источник

Слово «калокагогика» появляется в «Диалоге равных» применительно к тем необыкновенным людям, к которым обращены речи Сократа. Это также идеал античного воспитания, задача которого — сформировать добродетельную личность. Это понятие имеет социальный оттенок, поскольку калокаготои воплощает волю общества и служит примером для других, представляя собой идеального жителя полиса.

Оно относится к красоте телесной души в соответствии с учением Платона о Благе: чем возвышеннее мысли и стремления, тем ближе человек к абсолютному Благу (конечно, ближе всего философы).

Однако трактовать калокагатию в сугубо бестелесном смысле было бы неверно. Греки придавали огромное значение физической красоте и культуре тела.

Однако для них красивое тело было не просто поводом полюбоваться прессом молодого человека в спортзале. Это был показатель того, насколько культурным и высокоразвитым был человек в целом. Идеальный субъект должен был быть гармонично развитым и целостным, и строгое разделение на «тело» и «душу», отравлявшее жизнь средневековых людей, было чуждо грекам.

«В древней калокагатии нет абсолютно ничего отдельно «красивого» и отдельно «хорошего»», — сказал он. — пишет античный философ А. Ф. Лосев.

В диалоге Платона «Тимей» высшая добродетель трактуется через соразмерность тела и души: «Между тем, всякое добро, без сомнения, прекрасно, а красота не может быть чужда меры. Поэтому следует признать, что живое существо, которое должно быть красивым, пропорционально».

Могучая и великая душа не может «восседать на колеснице слабого и хилого тела», потому то такой человек не будет прекрасным в целом. Так что «Тимей» велит тем, кто занимается, например, математикой, не пренебрегать гимнастикой, а спортсменам советует музыку и философию. Только тогда человек станет не только прекрасным, но и добрым, заключает Платон.

Казалось бы, какое отношение математика и спорт имеют к доброте? Математики могут быть просто невыносимыми людьми, в то время как спортсмены могут устраивать драки на улицах. Для греков ответ — это калокагатия, объединение всего хорошего против всего плохого.

А. Ф. Лосев определяет его следующим образом: «Возникает сущность, которая в равной степени является душой и телом. Душа, жизнь, мудрость, знание, разум — все это здесь стало телом, стало видимым и осязаемым. И наоборот, тело, вещество, материя, физические элементы — все это стало жизнью, дыханием, смыслом, живым и вечно формирующимся разумом, мудростью.

Лосев назвал калокагатию «кентавром», имея в виду, что такое сложное понятие могло существовать только в древней этике. Тем не менее, это явление имело большие последствия.

«Греховное уродство» и «чистая красота»

Через труды древних авторов идея о тесной взаимосвязи между красотой и добром проникла в христианское мировоззрение. Однако в Средние века эта идея приобрела особый оттенок, поскольку мир был разделен на «высокий» и «низкий» уровни, а дихотомия красоты и уродства стала более резкой.

Отцы церкви и схоласты никогда не забывали напоминать нам, что все земное непостоянно и преходяще, а истинная красота бессмертна. Барельефы и фрески со сценами разложения и хороводами скелетов неустанно советуют нам помнить о смерти. Своего рода мстительная некрофилия средневековых авторов и художников — желание увековечить разложение, которое ожидает тех, кто жил во грехе. Другим популярным образом в Средние века была старуха. Непривлекательная старость символизировала моральное разложение — в отличие от молодости, которая означала духовную чистоту.

Уродливым было принято считать всё, что казалось слишком земным, низменным и плотским. Особенно доставалось женщинам, которые противопоставлялись мужчине, олицетворявшему Логос и дух.

Трактаты и картины Средневековья и Возрождения часто содержат то, что Умберто Эко назвал «традицией стыдить или высмеивать» женщин. Со Средних веков до эпохи барокко женщин обычно стыдили за их коварство и желание соблазнить — борьба с собственными сексуальными желаниями, выражающаяся в принижении их объекта. Такие тексты были призваны обескуражить молодого человека, не дать ему впасть в грех.

Одон из Клуниуса призывал людей буквально заглядывать под кожу женщин, чтобы обнаружить, что тело скрывает только грязь и нечистоту: «Если бы мужчины, подобно боярской рыси, обладали даром внутреннего зрения, могли видеть то, что скрывается под кожей, то один лишь вид женщины вызывал бы у них тошноту, ибо все женские прелести на самом деле не что иное, как кровь, желчь и мокрота».

В «Божественной комедии» Данте появляется русалка, которая рассказывает о том, как она соблазняла моряков. Она «тупая, с культями вместо рук, лицо у нее желтое» и источает зловоние.

Надо сказать, что у этих идей была и своего рода феминистская критика — правда, в том же поле уравнивания красоты и духовных качеств. Лукреция Маринелла в трактате «О благородстве и совершенстве женщин и недостатках и пороках мужчин» писала, что женщины куда красивее грубых и нескладных мужчин, а значит, обладают превосходством.

Языческие варвары также считались уродливыми. Их физическое несовершенство было отражением их темных душ, которые не приняли Христа. На картине Босха «Несение креста» только Христос и святая Вероника имеют правильные черты лица и спокойное выражение. Остальная часть толпы представляет собой собрание тщательно отталкивающих фигур с намеренно искаженными лицами. Чтобы подчеркнуть их варварский характер, Босх добавил некоторым из них пирсинг на лице.

Тициан. Любовь небесная и любовь земная» (ок. 1514). Источник

В то же время европейская культура не испытывала недостатка в картинах, ассоциирующихся с возвышенной красотой. Однако во всех этих случаях красота идет рука об руку с чистотой помыслов и невинностью. В некоторых случаях восхищение красотой любимого человека является мистическим способом единения с Богом, и красота здесь понимается как проблеск божественной благости. Точно так же в «Божественной комедии» Данте видит душевную красоту Беатриче.

В куртуазной культуре трубадуров и в рыцарских романах возникает идеал прекрасной дамы. Прекрасна она не только потому, что красива внешне, но и благодаря своему особому, недоступному положению, которое создает вокруг нее чуть ли не ореол святости.

По некоторым версиям, трубадуры находились под влиянием катарского учения или арабской мистической поэзии, которые сформировали пренебрежительное отношение ко всему телесному. Затем поэты-романтики заново открыли для себя поэзию трубадуров и создали похожий идеал женщины-ангела. Красота в романтизме была способом вырваться из рабства обыденности и пережить особенно возвышенное состояние души.

В эпоху Возрождения телесная красота была реабилитирована, но философия продолжала трактовать физическую красоту в тесной связи с духовной. Неоплатоники флорентийской школы, объединив античные источники и христианские каноны, восхваляли божественную, сверхчувственную красоту, выраженную через земное — как в человеке, так и в природе.

Картину Тициана «Любовь небесная и любовь земная» можно назвать зримым воплощением этой идеи. Женские образы, отсылающие к «двойной Венере» из комментария Марсилио Фичино к «Пиру Платона», можно интерпретировать как два проявления целостной мистической красоты. В отличие от средневековых сюжетов, здесь с мясом все в порядке, оно не воняет и не покрыто червями, и выглядит красиво. Это становится возможным благодаря духовности, которую дает «любовь небес».

Античный идеал единства прекрасного духа и тела, соединенный с христианским мистицизмом и развитый в философии, искусстве и педагогике (идеал гармоничного воспитания молодежи), сформировал образ «идеального человека», который был гегемонистским на протяжении всей европейской истории.

Как красота и уродство меняются местами

Писатели иногда меняли местами красоту и уродство, чтобы ярче выразить идею.

В художественной литературе XIX века встречаются сюжеты, которые нарушают классическую схему прямого соотношения между внешним и внутренним ради драматического и дидактического эффекта.

Дориан Грей, изображенный Оскаром Уайльдом, пытался избежать последствий порочного образа жизни. Проклятый портрет принял на себя все удары, а лицо Дориана осталось таким же прекрасным, юным и невинным (что, помимо прочего, спасло его от неприятностей с законом). Однако чистота Дориана — лишь маска, за которой скрывается уродливый старик, чья отталкивающая внешность отражает его моральное уродство и преступные деяния. Сколько бы вы ни прятали его на чердаке, он никуда не денется, и однажды все увидят, какой он на самом деле светский денди.

Нечто подобное происходит с Наной, героиней одноименного романа Эмиля Золя. Чопорная куртизанка причиняет страдания многим людям, относясь к ним с полным безразличием, и хаотично транжирит свои деньги, не находя ни в чем настоящей радости. Нана очень красива — чувственной, строгой красотой, которой уделяется много внимания в романе. Однако в финале она умирает от оспы, которая превратила ее лицо в сплошную массу гноящихся волдырей. Таким образом, Нана символически разоблачается — недаром Золя на протяжении всего романа подчеркивает контраст между ее привлекательностью и тем разрушительным влиянием, которое она оказывала на окружающих.

В обоих случаях уродство, символом которого служат старость, болезнь и разложение, скрывается до поры до времени. Мир видит только красивое лицо. Но когда под жизнями героев пора подвести итог, их «истинная сущность» проявляет себя во всей красе — вернее, в вопиющей некрасивости.

Эме де Лемуд, «Квазимодо спасает Эсмеральду», иллюстрация к роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери» (1844). Источник

Иногда, однако, в романтической литературе отталкивающее лицо служит контрастом чистой душе, как в произведениях Виктора Гюго. Горбатый, хромой и почти одноглазый Квазимодо имеет доброе сердце и, в отличие от злого Клода Фролло, способен на нежные и возвышенные чувства. То же самое можно сказать и о Гуинплене, изуродованном компрачикосами, Человеке, который смеется.

С другой стороны, в романах Гюго есть персонажи, внешне привлекательные, но духовно уродливые. Красота Фебе де Шатобре пленяет Эсмеральду, но его поступки выдают человека пустого, трусливого и лишенного благородства. Прекрасная герцогиня Жозиана — беспутная и жестокая женщина. Контраст ее характера с приятной наружностью служит дополнительным способом показать дурные качества человека и придает рассказу назидательный характер.

Сказочные архетипы ума–красоты–доброты

Калокагогические представления выходят далеко за рамки академических кругов и высокого искусства, проникая в массовое сознание. Насколько глубоким и архетипичным является отождествление внешнего с внутренним, свидетельствует популярная культура с ее сказочными персонажами.

Золушка была посвящена своей умершей матери, которая, если верить Шарлю Перро, была «самой красивой и доброй на свете». Каждая из семи фей в «Спящей красавице» дарит принцессе свой подарок: одна — за красоту, другая — за доброе сердце, третья — за ум. Одним словом, принцесса обладает всеми достоинствами сразу. «У одной вдовы было две дочери; одна была красивая и трудолюбивая, а другая — уродливая и ленивая» — так начинается сказка братьев Гримм «Госпожа Метель». Мать любит одного из них больше, чем другого, всячески причиняя им боль, но в финале справедливость торжествует: хороший вознагражден, а плохой наказан.

Собственно, все положительные сказочные героини или изначально прекрасны, добры и умны, или получают какие-то из этих качеств в награду, чтобы набор был полным.

Высокое фэнтези, заимствующее основные тропы из сказок и эпосов, часто идет по тому же пути. Для Толкиена, как человека с классическим образованием, опора на древние идеалы при создании образов эльфов имела смысл. Они умны, красивы и имеют связь со светом верховного божества Эру Илуватара, который освещает мир подобно платоновскому добру. Эльфы также поддерживают жизнь и порядок в Средиземье — они покровительствуют природе, в которой, в духе философии Марсилио Фичино, растворяется магия создателя мира.

Михаил Беломлинский, иллюстрация к книге Дж.Р.Р. Толкиена «Хоббит, или Туда и обратно» (1976). Источник

Противоположностью эльфам являются орки, в которых точно нет ничего хорошего. Они лживы, уродливы и недальновидны, и все их дело — разрушать и осквернять то, что они завоевали. Точно так же в «Горгиасе» Платона спокойствие «достойного человека» противопоставляется «несправедливости, licentia poetica и глупости». Характерно для монистического мира Толкиена, что орки не были созданы как варвары и злодеи: они изначально были эльфами, чья светлая природа была изуродована темной магией Мелькора.

Диснеевские мультфильмы, будь то основанные на известных европейских сказках или оригинальные, являются их прямым продолжением.

Классический эпитет для принцессы — прекрасная. Независимо от того, к какой нации принадлежат героини Диснея, они неизменно хорошо выглядят и имеют более или менее одинаковые пропорции лица и тела. Кроме того, диснеевские принцессы добрые, милые, помогают слабым и вызывают своими песнями лесных зверей. Диснеевские злодеи, с другой стороны, обычно уродливы и раздражительны.

В 2010 году в Аппалачском государственном университете было проведено исследование: психолог Дорис Баззини проанализировала 21 личностный аспект героев и заключила, что физически привлекательные персонажи Disney демонстрируют более высокий интеллект, меньшую агрессивность и более высокие моральные качества.

Максима «что внутри, то и снаружи» характерна и для культуры комиксов, которая основана на пальповой фантастике и образах древних героев. Персонажи комиксов создаются таким образом, чтобы их внешний вид был как можно более показательным и символичным.

Супермен и Чудо-женщина — это почти прямое выражение древнего идеала добродушия-красоты. Все в них красиво и уместно, начиная с их мускулистых мышц и заканчивая их добрыми намерениями спасти людей. Напротив, крючконосый, неловкий и неуклюжий Пингвин коварен и преступен, а у Джокера или Харви Дента (Двуликого) на лице написаны агрессия и безумие.

Рациональное мышление о красоте

Наши выводы о взаимосвязи между красотой и внутренним содержанием часто подвержены ошибкам мышления. Эффект ореола, или эффект гало, как его еще называют, является проявлением аффективной эвристики, когнитивного искажения, благодаря которому общее впечатление об объекте распространяется на восприятие его частных качеств.

В случае с внешностью человека эффект ореола называется стереотипом физической привлекательности. Внешний вид словно рассеивается облаком вокруг человека, влияя на различные проявления и сферы жизни.

Исследовательницы Маргарет Клиффорд и Элайн Хатфилд провели эксперимент с американскими учителями, показывая им фотографии детей для оценки предполагаемых способностей. Выяснилось, что более симпатичного ребенка чаще считают успешным в учебе. Согласно исследованию Карен Дион, к детям, чья внешность считается менее привлекательной, проявляют меньше доброты и такта.

Корейская к-поп группа BTS

Сегрегация по признаку внешности не ограничивается школами. Кандидаты с условно хорошей внешностью имеют больше шансов быть принятыми на работу (хотя специалисты по кадрам и менеджеры открыто утверждают обратное), и им больше платят. Эксперт по искусственному интеллекту и популяризатор науки Элиэзер Юдковски указывает на исследования, показывающие, что привлекательные люди чаще обращаются за помощью в сложных ситуациях и имеют преимущество во время судебных процессов, получая вдвое более мягкие приговоры.

Также присяжные реже признают виновными подсудимых в очках — очки символически соотносятся с интеллигентностью и безобидностью. Для справки: очки в толстой оправе носил, например, маньяк Андрей Чикатило.

Следовательно, в результате когнитивных искажений, связанных с внешним видом других людей, мы можем неправильно оценить ситуацию. Например, согласиться на невыгодные условия с симпатичным менеджером, довериться симпатичному самозванцу или поверить, что у привлекательного партнера точно не может быть венерического заболевания, и пренебречь контрацепцией.

Мы часто предполагаем, что красивые люди обладают качествами, которые мы считаем желанными. И они зависят от доминирующей культуры. Например, в коллективистской Корее хорошая внешность ассоциируется с порядочностью и альтруизмом, поскольку они ценятся в обществе. Напротив, на Западе привлекательность больше ассоциируется с талантом и личным успехом.

***

Современное искусство переосмыслило художественное понятие красоты, предлагая вообще сбросить его с корабля современности. Нечто подобное происходит сегодня и с восприятием телесной красоты: нетрадиционные модели набирают популярность, пожилые актрисы бросают вызов общепринятому мнению, что красота обязательно равна молодости, а некоторые предлагают сместить акцент с внешнего вида (возьмем, к примеру, новый формат календаря Pirelli).

Тем не менее, нельзя отрицать, что понятие красоты пронизывает всю человеческую культуру. И самое главное, из-за древнего калокагатийского понимания ее как «добродетели», красота никогда не была «просто красотой». Она всегда существовала в тесной связи с чем-то большим.

Представление об абсолютности красоты коренится в греческой метафизике, напрямую отсылая к мистической идее всего самого благого. Поэтому мир еще долго будет лихорадить из-за споров о том, что прекрасно, а что нет, и почему это (не) важно.

Однако красота и высокие моральные качества не обязательно идут в комплекте, и ни одно из этих качеств не имеет прямой связи с интеллектом. Сочетания черт в живых и противоречивых людях могут быть разнообразными и неоднозначными — как и способы их оценки.

«Вам следует быть осторожным, если вы считаете, что можете разделить всех своих друзей на чистых ангелов и демонов», — пишет Элиэзер Юдковски. Конкретизировать то, что нам нравится, и отделить это от того, что нам справедливо не нравится, не позволяя этим вещам влиять друг на друга, — полезный навык.