Равноапостольный Николай (Касаткин), основатель и первоиерарх Японской церкви, — выдающийся русский миссионер XX века. Он умер в 1912 году и был канонизирован через шестьдесят лет после смерти (31 марта 1970 года).
Вся жизнь и энергия этого самоотверженного миссионера были посвящены проповеди Евангелия и сеянию Слова Божьего в Стране восходящего солнца, и его не менее апостольский труд принес обильные плоды. Наганава Мицуо пишет: «Он оставил своим потомкам кафедральный собор, 8 церквей, 175 церквей, 276 приходов, одного епископа, 34 священника, 8 диаконов, 115 проповедников. Общее число последователей православной церкви достигло 34110 человек…».
Архиепископ I. Восторгов, посетивший Японию, написал: «В Японии не было никого после императора, кто был бы так хорошо известен в стране. В столице Японии не нужно было спрашивать, где находится русская православная миссия, достаточно было произнести слово «Николай», и буквально каждый рикша-тягач тут же знал, куда отвезти гостя миссии. И церковь называлась «Николай», и место миссии тоже называлось «Николай», даже сама православная церковь называлась именем «Николай». Путешествуя по стране в облачении русского священника, мы всегда и везде встречали ласковые взгляды, а в словах приветствия и разговорах о нас улавливали на слух среди непонятных слов и выражений незнакомого языка одно знакомое и родное: Санта Клаус»…».
Известный востоковед Д. М. Позднеев, более близко знавший святого, вспоминал: «Помимо мягкости, он был железным человеком, не знающим преград, практичным администратором, который мог выйти в мир. М. Позднеев, близко знавший святого, вспоминает: «Наряду с мягкостью, он был железным человеком, не знавшим преград, практичным умом и администратором, который мог найти выход из любой сложной ситуации. Наряду с дружбой в нем была способность быть ледяным, непреклонным и суровым по отношению к людям, по отношению к которым он считал необходимым выработать средства суровости, чтобы наказать или остановить что-либо. Его общительный характер сопровождался большой замкнутостью, приобретенной долгим опытом и горькими испытаниями, и потребовалось много времени и усилий, чтобы завоевать его доверие и искренность. Наряду с какой-то детской наивностью веселого собеседника, в нем была широта идеалов большого государственного ума, безграничная любовь к отечеству, стойкость к его страданиям и мукам….. Широкие и святые идеалы, железная воля и неиссякаемое трудолюбие составляли сущность архиепископа Николая».
Нельзя не согласиться с А. Платоновым, автором одного из жизнеописаний святого, который писал: «Долг каждого россиянина — знать о нем как можно больше, потому что такие люди, как архиепископ Николай, являются гордостью и украшением своей страны».
Его деятельность была сопряжена со многими невзгодами. Архиепископ Николай преследовался японцами как русский политический агент, шпион и агитатор, сеющий предательство и симпатии к коварной, хищной России на японской земле; а русскими — как деятель, рассказывающий Японии о России то, что ей не нужно знать….. Таким образом, деятельность архиепископа считалась не только бесполезной, но и вредной, и многие в России видели в нем странного маниакального оригинала. Архиепископа Николая спасли две идеи, которыми он руководствовался всю жизнь: первая — идея апостольского служения, подвига распространения православия среди язычников; вторая — страстное убеждение, что его деятельность должна быть выше всякой связи с политикой. И в другом месте: «Его пронизывало то, что он держал в себе не для земной цели.
Назначение
Иван Дмитриевич Касаткин родился 1 августа 1836 года в деревне Берёза Вельского уезда Смоленской губернии. Его отец Дмитрий Иванович Касаткин служил дьяконом в сельской церкви. Этому ребенку было дано имя Иоанн в честь славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня. Его мать Ксения Алексеевна умерла в возрасте 34 лет, когда ему было всего пять лет. Несмотря на крайнюю бедность, мальчика отправили учиться сначала в богословскую школу в Великой Польше, а затем в семинарию в Смоленске. С. Недачин пишет: «Ввиду отсутствия железных дорог молодому человеку пришлось тащиться через ужасные и теперь еще вельские трущобы в губернский город Смоленск, чтобы получить образование в духовной семинарии. Не все семинаристы того времени ездили на учебу верхом. Очень многие из них, самые бедные, к которым принадлежал и мальчик Касаткин, должны были пройти более 150 верст, чтобы попасть в стены семинарии».
Иеромонах Николай (Касаткин). https://www.journalsmolensk.ru/new/2017/97-2-198/1172-saviatoynikolay.html
Он успешно окончил семинарию в 1856 году и был направлен в Санкт-Петербургскую духовную академию, где учился до 1860 года.
Прихожане московской церкви Вознесения на Никитинской заявили, что на месте этой деревни сейчас находится село Берёза Мостовского района Оленского округа Тверской области. В 1836 году деревня Берёза была центром Берёзовской волости Великого уезда и насчитывала 5 дворов (7 мужчин и 6 женщин). От деревни не осталось ни одного дома. Сельская церковь была разрушена во время Великой Отечественной войны.
Святой заботился об отце до самой его смерти, ежемесячно отдавая ему часть своей зарплаты.
Молодой человек проявил выдающиеся способности; он должен был остаться в академии для подготовки к профессорскому званию, но решение отправиться в Японию полностью изменило его судьбу. Он был взят совершенно неожиданно. По словам самого Николая, мысль о том, чтобы стать монахом, никогда раньше не приходила ему в голову. Однажды, прогуливаясь по академическим палатам, Иван Дмитриевич заметил в одной из «занятых комнат» объявление с предложением отправить одного из выпускников академического курса в Японию на должность настоятеля посольской церкви в Хакодате. Несколько товарищей Касаткина уже выразили желание поехать в Японию в качестве священника. Это приглашение не произвело особого впечатления на молодого человека, хотя в свое время на него произвели сильное впечатление воспоминания Головнина о Японии. Он спокойно пошел на всенощную службу. А потом, во время службы, он вдруг решил, что должен поехать в Японию. После бдения он сразу пошел к ректору академии, священнику Нектарию, и рассказал ему о своем желании поехать в Японию, но не как женатый священник, а как монах. Ректор академии с пониманием отнесся к порыву молодого человека и сообщил о его желании митрополиту. За очень короткое время судьба Ивана Дмитриевича Касаткина была предрешена.
21 июня 1860 года он принял монашеский постриг с именем Николай. 29 июня, в день святых первоверховных апостолов Петра и Павла, он был возведен в сан иеродиакона, а на следующий день, в праздник Собора двенадцати апостолов (покровительственный праздник Академической церкви), — в сан иеромниха. Епископ Нектарий, постригший юношу в монахи, окрестил его Николаем и сказал: «Не в монастыре ты должен завершить курс аскетической жизни. Вы должны оставить свою родину и отправиться служить Господу в далекую и неверную землю. С крестом аскета ты должен взять в руки жезл странника; с монашеской жизнью у тебя будет работа апостола.
В конце июня иеромонах Николай покинул Санкт-Петербург и провел три дня со своей семьей в деревне. Попрощавшись с ними, он отправился в свой долгий путь. Он взял с собой Смоленскую икону Божией Матери, которую хранил всю жизнь.
Путешествие в Японию было долгим и трудным. Иеромонах Николай зимовал в Николаевске на Амуре. Здесь он встретил святого Иннокентия, просветителя Сибири (в то время епископа Камчатского). Последний благословил его на предстоящую работу и посоветовал заняться изучением японского языка. Видя бедную рясу иеромниха, епископ Иннокентий купил хороший бархат и сшил рясу для самого Николая. Он также вручил отцу Николаю бронзовый наперсный крест, который тот получил за участие в Крымской кампании.
14 (2) июня 1861 года иеромонах Николай прибыл в японский порт Хакодате на военном транспорте «Амур».
Хакодате
Первым русским консулом в Хакодате был назначен Иосиф Антонович Гошкевич (1814-1875), фигура во многих отношениях примечательная. Он прибыл в Хакодатэ в третьей декаде сентября 1858 года в сопровождении своей семьи, морского офицера, врача, священнослужителя (последний вернулся домой в год создания консульства по болезни), четырех слуг и двух горничных.
Еще до приезда в Японию иеромонаха Николая русское консульство успело построить в Хакодате Воскресенскую церковь (позже, во время великого пожара Хакодате, эта церковь сгорела, и на ее месте был построен каменный храм). Церковь построил и освятил отец Василий Махов. Болезнь заставила его через год покинуть Японию и вернуться в свою страну, после чего я. A. Гошкевич попросил Синод прислать священника с высшим духовным образованием.
Следует отметить, что отношение японцев к иностранцам в это время было очень враждебным. Мирные договоры, навязанные западными странами, очень не нравились самураям, которые считали иностранцев «варварами» и выступали за их полное изгнание. Как следствие, открытие страны и появление иностранцев способствовало развитию крайней ксенофобии, которая иногда проявлялась в открытом насилии. Так, в первой половине 1861 года было убито шесть иностранцев. Вооруженные нападения на христиан, которых японцы считали врагами, имели место в Киото, Эдо и Иокогаме. В Хакодате таких инцидентов не было, но японцы относились к русским с таким же подозрением, если не с большим, чем к другим иностранцам. Беспорядки, а вместе с ними и антишогуновские настроения усилились. В 1862 году разразилась настоящая гражданская война, закончившаяся в 1868 году отставкой сёгуна и созданием императорского правительства. Последним оплотом сил сёгуна был Хакодате, который был занят флотом Эномото. Однако уже в мае 1869 года флот был разбит имперскими войсками. Император переехал в Эдо, который тогда назывался Токио, или «восточная столица». Началась эпоха Мэйдзи — эпоха «просвещенного правления».
«Бог знает, сколько мучений мне пришлось пережить в те первые годы. Все три врага — мир, плоть и дьявол — восстали против меня со всей своей мощью и шли по пятам, чтобы привести меня в мое первое темное, узкое место, и эти искушения имели самый законный вид: «Разве я, как и каждый человек, не создан для жизни в семье? Разве нельзя блестяще служить Богу и своим ближним в этом мире? Разве сегодня мужчины не более необходимы России, чем Японии?». И т.д. Тысячи заклинаний вливаются в ваши уши, и каждый день и час, и наяву, и во сне, и дома в своей келье, и на молитве в церкви. Чтобы преодолеть все это, нужна большая сила духа, большое углубление религиозного чувства.
О проповеди не могло быть и речи, поскольку «японцы того времени считали иностранцев зверями, а христианство — мерзкой сектой, к которой могли принадлежать только худшие злодеи и колдуны». Помимо всего прочего, молодой миссионер был незнаком с японским языком, религией, историей и культурой. «После приезда в Японию я начал изучать местный язык, насколько это было возможно. Потребовалось много времени и труда, чтобы выучить этот варварский язык, который, пожалуй, является самым трудным в мире, потому что состоит из двух языков: естественного японского и китайского, которые перемежаются, но совсем не сливаются в один. Я наконец-то смог научиться говорить по-японски и освоить простую и легкую манеру письма, которая используется для оригинальных и переводных текстов. Первоначально японский язык преподавал переводчик губернатора Хакодате. По рекомендации губернатора иеромни Николай начал посещать государственную школу Кимура Кэнсай, известную своей редкой эрудицией. Он также изучал историю и литературу Японии, а также буддизм, синтоизм и конфуцианство. Помимо Кимуры Кенсая, его наставниками были Сага Хуан и Ниидзима Симета. Ему потребовалось восемь лет, чтобы завершить обучение. В течение этого времени он занимался по 14 часов в день. Именно тогда он начал посещать литературные собрания и языческие храмы. D. М. Позднеев пишет: «Благодаря постоянному чтению японской литературы и постоянному общению с отцом-японцем, Николай достиг поразительного знания японского разговорного и письменного языка. У него был сильный иностранный акцент, но это не мешало ему быть понятным всем японцам от мала до велика, богатство его словарного запаса и легкость формулировок придавали его речи силу, восхищая всех японцев ….. Фразы были короткими, фразы самыми неожиданными, но чрезвычайно ясными и мощными».
«Сначала я старался со всем усердием изучать историю Японии, религию и дух японского народа, чтобы понять, насколько возможны надежды на просвещение страны проповедью Евангелия, и чем больше я узнавал страну, тем больше убеждался, что время, когда слово Евангелия зазвучит и стремительно пронесется из конца в конец империи, очень близко».
Первые успехи
Преподобный Павел Савабе
Первым обращенным японцем был Такума Савабэ (1835-1913), бывший самурай из клана Тоса и священник старого синтоистского храма в Хакодате. Савабэ, член тайного общества, занимавшегося изгнанием иностранцев из Японии, был известным фехтовальщиком. Он приехал к сыну российского консула И. А. Гошкевичу в качестве учителя фехтования. Он скитался по Японии, зарабатывая на жизнь уроками фехтования. Когда он приехал в Хакодате, то женился на дочери священника синтоистского храма и взял не только фамилию Савабэ, но и наследственное священство и место службы своего тестя.
«Спокойный и безмятежный Савабе вел языческий образ жизни. Будучи священником старейшей святыни города, он пользовался уважением народа, получал солидный доход и не знал ничего, кроме довольства и счастья. У него была красивая молодая жена, маленький сын и мать его жены в семье. Он гордился своей родиной и верой своих предков, поэтому презирал чужеземцев и ненавидел их веру, о которой у него были самые беспочвенные представления.
Подробный рассказ об обращении сурового японца, которое произошло в 1864 году, см. у А. Платонова.
Савабэ постоянно сталкивался с иеромонахом Николаем в доме консула и всегда смотрел на него с такой ненавистью, что однажды он не выдержал и спросил:
— Почему ты так сердишься на меня?
Это был очень сильный отклик:
— Вы, иностранцы, все должны быть убиты. Вы пришли, чтобы позаботиться о нашей земле. А вы и ваши проповедуемые учения принесут Японии больше вреда, чем что-либо другое.
— Вы уже знакомы с моим учением?
— Нет, — смутился японец.
— Справедливо ли судить, а тем более осуждать кого-то, не выслушав его? Справедливо ли хулить то, чего не знаешь? Сначала услышьте и узнайте, а потом судите. Если мое учение неверно, то изгоните нас отсюда. Тогда вы будете справедливы.
— Давай, скажи это!
Слова иеромонаха Николая потрясли самурая. Он попросил разрешения снова встретиться с иеромонахом и продолжить разговор. Через некоторое время отец Николай написал митрополиту Исидору: «Жрец древней религии приходит ко мне, чтобы изучить нашу веру. Если он не замерзнет и не умрет (от смертной казни за принятие христианства), мы можем ожидать от него многого.
В письме от 20 апреля 1865 года иеромонах Николай писал: «Священник ожидает моего крещения. Он хорошо образован, умен, красноречив и всей душой предан христианству. Сейчас его единственная цель в жизни — служить своей родине, распространяя христианство, и мне приходится постоянно останавливать его просьбы, боясь потерять голову, прежде чем он сможет что-то сделать для этого.
Опасность ситуации, в которой оказался Савабе, видна из его следующего рассказа: «Я не мог читать книгу [Евангелие] открыто, но я хотел ее прочитать. Поэтому я ухитрился прочитать его, когда служил в своем мийе [т.е. языческом храме]. Я клал перед собой Евангелие вместо языческого молитвенника и читал его, постукивая по простому барабану. Никто не подумал, что я читаю какую-то иностранную «ересь».
Вскоре Савабэ привел к иеромниху Николаю своего друга, врача Сакаи Ацунори. Через некоторое время к ним присоединился третий друг, доктор Урано. Японцы начали самостоятельно проводить катехизические беседы, и к весне 1868 года насчитывалось до 20 человек, готовых принять крещение.
В это время в Нагасаки снова начались гонения на католиков, а в Хакодате прибыл новый чиновник. В апреле 1868 года иеромнич Николай тайно крестил трех друзей в своем кабинете, после чего они покинули Хакодате. Это были Пол Савабе, Джон Сакаи и Якоб Урано. Именно в это время, за пять месяцев до наступления эпохи Мэйдзи, зародилась Японская православная церковь.
Сразу же на Савабэ обрушилось тяжелое испытание. Его жена потеряла сознание и через несколько месяцев в приступе болезни сожгла собственный дом. Савабэ так и не нашел приюта и вскоре вернулся в Хакодатэ. Теперь у него не было не только средств к существованию, но и крова. В это время, в 1868 году, он был заключен в тюрьму. Святой Николай писал: «На моих глазах закончился процесс рождения человека в новую жизнь по милости Божьей, а за моими глазами начинался другой процесс — процесс испытания и укрепления сил новорожденного Павла. Его восьмилетний сын стал жрецом того же святилища по наследственному праву, что давало ему средства для пропитания себя и своей больной матери. Позже Пол Савабе получил утешение, увидев, что его сын также стал христианином. Испытания только укрепили рвение Павла, и в 1875 году он был рукоположен в священники.
«Вторым христианином у нас был господин Сакаи Ян. Он был местным врачом и близким другом г-на Савабе, который принял христианство. Савабэ пытался убедить своего друга сделать то же самое, но Сакаи был силен в диалектике, и его было трудно переубедить; тогда г-н Савабэ пригласил его чаще посещать меня, и мы вдвоем убедили его. В конце концов господин Сакаи был крещен и даже рукоположен в сан священника, в котором вскоре скончался из-за болезни.
Третьим христианином был г-н Урано Якоб, также бывший врач. За ним последовало святое крещение в Хакодате над нынешним преподобным Джоном Оно, а затем крестились еще несколько человек. Но упомянутые лица были главными среди наших ранних христиан. С этого момента число людей, принимающих Святое Крещение, неуклонно росло, и было предсказано систематическое распространение христианской веры в Японии. Именно с этой целью я на некоторое время отправился в Россию, а получив разрешение и благословение Священного Синода, вновь вернулся в Японию. Г-н Савабе нанес мне короткий визит по прибытии и, среди прочего, сообщил мне о странном поведении г-на Сакаи во время моего отсутствия в Японии, который тратил все свое время на то, чтобы заработать как можно больше денег на своей профессии, в то время как другие христиане, напротив, старались делиться всем со своими братьями. Услышав это, я хотел сделать замечание господину Сакаи, но когда тот пришел, дело сразу прояснилось. Когда г-н Сакаи пришел ко мне, он вручил собранные им сто йен (около двухсот рублей), которые он хотел пожертвовать церкви. Это объясняет недоумение г-на Савабэ по поводу странного поведения г-на Сакаи.
Другой случай, похожий по видимой странности, произошел с господином Томи Питером. В какой-то момент все заметили, что он вдруг куда-то исчез. Никто не знал, куда он ушел. Я спросил жену, но она тоже не знала, хотя ее лицо не выражало ни горя, ни даже особого беспокойства. Все это было очень таинственно и продолжалось довольно долго. Но через одиннадцать дней, однажды вечером, около одиннадцати часов, ко мне пришел господин Питер Томи в сопровождении господина Сакаи. Я увидел его, он был невероятно худым, с необычным костным выступом, цвет лица сильно изменился; на него было жалко смотреть. Когда я спросил его, где он был и почему так похудел, он ответил, что все это время воздерживался от сна и пищи и молился о скорейшем просвещении своих братьев-язычников светом истины, который он сам недавно получил. Когда я услышал все это, я был очень поражен таким трогательным проявлением горячей верности. Однако мне пришлось указать ему на то, что впредь такие вещи должны делаться в соответствии с правилами Церкви, иначе можно нанести себе большой вред.
Помощь из России
В конце 1869 года иеромнич Николай, испросив отпуск, отправился в Россию, чтобы ходатайствовать перед Святейшим Синодом о разрешении открыть русскую духовную миссию в Японии. Иеромнич Николай прибыл в Россию в феврале 1870 года. Его просьба была удовлетворена. 6 апреля 1870 года Его Высокопреосвященство Александр II утвердил решение Святейшего Синода об учреждении в Японии Русской духовной миссии в составе начальника миссии, трех миссионерских иеромонахов и ризничего. Половину предполагаемых расходов взяла на себя государственная казна, другая половина была отнесена на счет типографского капитала канцелярии. Всего на финансирование Миссии было выделено 6 000 рублей в год и 10 000 рублей единовременно. Центры миссии были расположены в Токио, Киото, Нагасаки и Хакодате. Иеромни Николай был назначен главой миссии и возведен в сан архимандрита. Миссия находилась под юрисдикцией Камчатского епископата. Обязанности миссионеров были изложены в «Инструкции для миссии», представленной иеромнихом Николаем и утвержденной Синодом. Сам архимандрит Николай писал в 1879 году: «Для православной Японии характерно, что православная миссия, существующая всего восемь лет, с двумя действующими на тот момент миссионерами и без каких-либо определенных материальных средств, уже была вдвое сильнее по числу христиан, чем католическая миссия и все протестантские миссии вместе взятые». Перед отъездом в Японию архимандриту Николаю удалось повидаться со своим стареньким отцом. Он вернулся в Хакодате в марте 1871 года. Проповедь Евангелия продолжалась и во время его отсутствия. В конце года архимандрит Николай крестил одиннадцать человек в Сендае. В 1872 году Хакодатэ посетил иеромонах Анатолий (Тихай), кандидат Киевской духовной академии. Архимандрит Николай сказал о нем: «Лучших помощников я и желать не мог! Он оставил церковь в Хакодате ради Анатолия и переехал в Токио 4 февраля 1872 года.
Собор Воскресения Христова в Токио. Фото: http://www.pravoslavie.ru/orthodoxchurches/64354.htm
Перевод Священного Писания и других важнейших книг
Николай и Павел Накаи равноапостольные
Главной работой Николая, начатой в Хакодате, был перевод Священного Писания и богослужебных книг на японский язык. Уже в 1869 году Святой Николай писал: «Из всего, что было сказано выше, можно сделать вывод, что в Японии будет много урожая, по крайней мере, в ближайшем будущем. Но с нашей стороны нет никаких действующих лиц, кроме моей совершенно частной деятельности….. Даже если я продолжу свои занятия в том же направлении, что и раньше, но усилия одного человека — это не более чем капля в океане. Один только перевод Нового Завета, если он будет выполнен точно (а разве может быть иначе?), потребует не менее двух лет напряженной работы. Тогда необходимо перевести и Ветхий Завет; кроме того, если у нас есть даже самая маленькая христианская церковь, то совершенно необходимо проводить службы на японском языке; а другие книги, такие как Священная история, церковная история, литургия, богословие? Все это также является объектами острой необходимости. Все эти и многие другие вещи должны быть переведены на японский язык, который еще неизвестно, можно ли будет когда-нибудь писать на нем хотя бы наполовину так же легко и быстро, как иностранец обычно пишет на своем родном языке. Много позже он пишет, что в работе по переводу «заключается весь смысл миссии». В наши дни миссионерская работа в любой стране не может ограничиваться устной проповедью. Прошли времена Франциска Ксаверия, который бегал по улицам с колокольчиком и созывал своих слушателей. В Японии, с развитием любви к чтению и благоговения перед печатным словом, верующие и обращенные должны сначала получить книгу, написанную на их родном языке, в хорошем стиле и тщательно, красиво и дешево изданную. Особое значение здесь имеют книги, объясняющие различия в вере католицизма и протестантизма.
В Хакодате, из-за отсутствия перевода, служба проходила на православно-славянском языке, и только «Господи помилуй», «Святый Боже», «Верую» и «Отче наш» пелись и читались на японском. При переводе молитвы «Господи, помилуй» возник вопрос о том, как следует переводить слово «помилуй», которое часто воспринимается как помилование преступника. Епископ Николас сказал: У нас нет таких отношений с нашим Богом». Мы принимаем слово «avarema». Так мать «прощает» ребенка, «жалеет» в исконном древнерусском смысле». Там, в Хакодате, Святой Николай начал переводить Писание с китайского языка, но вскоре убедился в неадекватности китайских переводов и перешел к переводу Нового Завета с церковнославянского, который он считал более точным, чем русский. Каждый стих был сверен с Вульгатой, Септуагинтой и английским переводом. В трудных местах прелат опирался на толкования святого Иоанна Златоуста. За 4-5 часов ему удалось перевести не более 15 стихов. После завершения перевода Евангелий и Апостолов (его первого проекта), они тоже были прочитаны на японском языке. Хакодате перевел Послания Павла к Галатам, Ефесянам, Филиппийцам и Колоссянам, а также половину Послания к Римлянам. В то же время он перевел молитвенник (с китайского), обряд крещения и присоединения нехристиан, «Православную веру» святителя Димитрия Ростовского, катехизис для катехуменов, краткое изложение Ветхого Завета, «Толковое Евангелие» епископа Михаила и «Нравственное богословие» митрополита Платона. Переехав в Токио, святитель Николай перевел Октоих, а затем Цветную Триодь и Постную Триодь, и в то же время работал над новым переводом Евангелий. Из Ветхого Завета он перевел все части, необходимые для годового цикла богослужения. Он с недоверием относился к менее педантичным переводам католиков и протестантов, поэтому старался даже не читать их, опасаясь подстроиться под них или случайно что-то у них позаимствовать. Мечтой святого было перевести всю Библию. В 1910 году он заявил, что, по его расчетам, ему нужно еще пять лет, чтобы завершить эту работу.
Равноапостольный Николай и его спутники, священнослужители православной миссии
«Не перевод Евангелия и Богослужения должен опускаться до уровня развития масс, а наоборот, верующие должны подниматься до понимания текстов Евангелия и Богослужения. Вульгарный язык в Евангелии недопустим. Если я встречаю два абсолютно одинаковых иероглифа или выражения, и оба они одинаково благородны для японского уха и глаза, я, конечно, предпочту тот, который обычно используется, но я никогда не делаю ни малейшей уступки невежеству и не допускаю никаких компромиссов в точности перевода, даже если мне приходится использовать очень непонятный китайский иероглиф в Японии. Я сам чувствую, что мои переводы иногда требуют больших усилий со стороны японцев, чтобы понять их. Но это во многом объясняется новизной для них самого православия…».
Ряд трудностей и опасностей при переводе был связан с тем, что многие знаки веками использовались буддистами и синтоистами, что придавало им весьма специфическую коннотацию, делая невозможным или рискованным их использование в ортодоксальном контексте. В ряде случаев святой рассылал по приходам перевод стиха или концепции, прося духовенство и мирян прокомментировать его.
На протяжении тридцати лет в шесть часов вечера в его келью входил Павел Накаи, его постоянный переводчик, образованный, чрезвычайно трудолюбивый человек и приверженец православной веры. Он сел на низкий табурет рядом с епископом и начал писать под его диктовку. Работа обычно длилась четыре часа и заканчивалась в десять часов вечера.
«Передо мной лежат славянские и греческие тексты богослужения, с книгами в руках, чтобы помочь в их правильном понимании. Китайские и японские лексиконы и грамматики находятся в моих руках, как и китайский богослужебный текст, который мы позаимствовали у нашей миссии в Пекине. Глядя на славянский текст и сверяя его с греческим, я диктую перевод, стараясь передать смысл с буквальной точностью; рабочий пишет китайскими иероглифами вперемешку с японским алфавитом. Сложность перевода на этом этапе заключается в том, что японская грамматика противоположна нашей, то есть в японском языке нужно ставить подлежащее впереди, между ним и сказуемым; сколько бы ни было прилагательных и вводных предложений, все они должны стоять перед главным сказуемым; в каждом прилагательном и вводном одинаковое расположение частей.
Святой Николай (Касаткин), равноапостольный, просветитель Японии (1836-1912).
Когда песня или молитва продиктована и синтаксическая связь ее частей установлена, начинаются последние штрихи к написанному тексту, причем моя главная задача — ни на йоту не отклониться от смысла текста; мой соавтор в равной степени заинтересован в правильности и элегантности грамматической и стилистической структуры высказывания. Эта часть работы является наиболее сложной и трудоемкой. Именно здесь особенно необходимо изучение китайско-японского языка, поскольку, во-первых, необходимо четко знать значение каждого китайского иероглифа, чтобы выбрать наиболее полезный и понятный из множества однозначных, а во-вторых, необходимо обсудить, должен ли данный иероглиф иметь китайское или японское произношение, поскольку, придя в Японию из Китая, они принесли с собой однозвучное китайское произношение, которое используется до сих пор и полностью доступно ученым, но которое путем постепенного сокращения и снижения в значительной степени проникло в самые низшие слои общества; В то же время почти каждый иероглиф переведен на японский язык и имеет японское чтение. Что дальше? Предположительно, мы должны придерживаться чистой японской речи, но очень часто мы видим, что японское прочтение вывески, даже для необразованных людей, менее понятно, чем китайское. В-третьих, они должны рассмотреть вопрос о том, следует ли и в какой степени оставить иероглифы без транскрипции с помощью японского алфавита, или же их следует транскрибировать из-за сложности или неоднозначности иероглифов. Одним словом, нужно решить, какой язык усвоить для перевода. Если думать о смысле того, что переводишь, то нравится самый респектабельный научный язык, который без колебаний использует иероглифы или их произношение и не нуждается в транскрипции; но этот язык был бы неудобен для среднего ученого и даже совершенно непонятен для маленького ученого. Если считать, что то, что мы переводим, должно быть доступно всем, и это должно быть его главным преимуществом, то нас привлекает язык масс, просторечие, но тогда наш перевод покажется настолько вульгарным, что его сразу же проигнорируют все люди, которые не являются простыми людьми. Мы должны использовать язык среднего человека. Мы стараемся следовать ему, но из-за неясности знаков и границ возникает широкое поле для бесконечных споров, в которых я стараюсь отстаивать максимальное понимание, а мой коллега — защищаться от пошлостей и сохранять изящество выражения. Когда, наконец, все эти трудности устранены, перевод исправлен и вся книга переведена, мы снова просматриваем ее, тщательно сверяясь с оригинальным текстом, следя за тем, чтобы во всей книге использовались те же оригинальные слова и выражения и те же транслитерированные символы и чтения».
Бывшие выпускники семинарии сформировали команду переводчиков, которые переводили не только русскую богословскую литературу, но и русскую художественную литературу (первоначально отдел переводов состоял исключительно из людей с русским образованием; позже в него были включены и японские переводчики). Среди них были ректор семинарии Иван Сенума и его жена Анна Лукинична Сенума, профессор философии и теологии семинарии Кониси Масутаро, который провел 10 лет в России (позже он перешел в протестантизм), и известный переводчик и ученый Нобори Сёму. Святой писал: Пусть переводят и читают». Когда человек знает русскую литературу, знает Пушкина, Лермонтова, гр. Толстого, Достоевского, невозможно не любить Россию».
Война
С 1900 года вновь усилились антироссийские настроения, что не могло не отразиться на отношении к Церкви. Д.М.Позднеев приводит характерный отрывок из газеты «Нихон»: «Православная церковь — это злокачественное место, откуда на главу Японии сыплются проклятия и где молятся о ее поражении. Она всегда была центральным агентом шпионов на службе России. Японцы ненавидят купол русского собора, который, возвышаясь над всем городом, кажется, посылает презрение самому императорскому дворцу; они ненавидят храмовый колокол, который нарушает своим звоном мирный сон жителей каждое воскресное утро.
После заключения союза между Японией и Великобританией в 1902 году стало ясно, что война между Японией и Россией неизбежна. На соборе 1903 года епископу Николаю пришлось отвечать на крайне тревожный вопрос японских православных христиан о том, должны ли они принимать участие в войне против России. Он ответил, что они должны выполнить свой долг перед родиной вместе со всем народом. В случае войны им пришлось бы относиться к России как к врагу, но «бороться с врагами не значит ненавидеть их, а значит защищать отечество».
5 февраля 1904 года Япония разорвала дипломатические отношения с Россией. Два священнослужителя, работавшие в то время в миссии, вернулись домой. Духовенство и миряне японской церкви обратились к своему епископу с просьбой остаться в Японии. Епископ Николай ответил, что он уже решил перед Богом, что останется в Японии, в своей маленькой квартире рядом с собором. «Я надеюсь, что декларация враждебности не повлечет за собой никаких изменений в деятельности нашей Церкви. Катехизаторы будут продолжать проповедовать Евангелие Спасителя, студенты будут продолжать посещать миссионерскую школу, а я сам полностью посвящу себя переводу наших богослужебных книг…..
Сегодня, по обычаю, я служу в соборе, но отныне я больше не буду принимать участие в государственных службах нашей церкви….. До сих пор я молился о процветании и мире Японской империи. Но теперь, когда объявлена война между Японией и моей родиной, я не могу, как русский подданный, молиться за победу Японии над моей собственной родиной. У меня тоже есть долг перед моей родиной, и поэтому я буду рад видеть, как вы выполняете свой долг перед своей страной. Во все приходы Японской православной церкви, встревоженные объявлением войны с Россией, было разослано «окружное письмо», в котором епископ благословил японских христиан на исполнение долга верности, но напомнил: «Кто должен идти в бой, не щадя жизни, сражайтесь — не из ненависти к врагу, а из любви к своим соотечественникам…. Любовь к родине — священное чувство…. Но помимо земной родины, у нас есть и небесная родина….. Эта родина — Церковь, равными членами которой мы являемся и через которую дети Небесного Отца действительно составляют одну семью ….. И давайте вместе исполним наш долг перед нашей небесной родиной, как перед тем, кому это положено ….. И в то же время будем горячо молиться, чтобы Господь восстановил мир, который был нарушен…».
Святой прекратил всякую переписку с Россией и полностью посвятил себя переводческой деятельности.
Когда в Японию стали прибывать русские военнопленные (их общее число достигло 73 000), Святой Николай с одобрения японского правительства основал Общество духовного утешения военнопленных. Он выбрал пять священников, говоривших по-русски, для ухода за военнопленными. Каждого военнопленного, прибывшего в Японию, японская церковь благословляла серебряным крестом. Заключенным были предоставлены иконы и книги. Сам Владыка неоднократно обращался к ним письменно.
Работа епископа Николая во время войны была чрезвычайно высоко оценена не только в Японии, но и в России. Император Николай II писал епископу Николаю в конце 1905 года: «… Вы показали всем, что Церковь Христа, которой чуждо мировое господство и всякая племенная вражда, одинаково принимает все племена и языки. Вы, согласно завету Христа, не оставили вверенное вам стадо, и благодать любви и веры дала вам силы выдержать огненное испытание раздоров и пребывать в мире, вере и молитве в Церкви, которую вы основали своим трудом.
Редкий такт и мудрость, проявленные Святым Николаем в военные годы, еще больше укрепили его престиж в глазах японского общества после окончания войны. Престиж этого святого помог быстро преодолеть психологические последствия войны и расчистил путь для русско-японского сближения, которое продолжалось до 1917 года.
Послевоенный период принес новые испытания. Поток пожертвований в православную миссию в Японии из России почти прекратился. Как следствие, миссия была вынуждена уволить 30 катехизаторов и закрыть катехизическую школу.
В 1908 году в Киото прибыл епископ Сергий (Тихомиров). Он быстро овладел японским языком и стал активным миссионером, путешествуя по всей Японии. Его приезд был большим утешением для архиепископа Николая, который писал: «Теперь я могу умереть спокойно, уверенный, что работа миссии находится в надежных руках», а также: «Нам нужны два одинаково ревностных миссионера. Мы молим Бога об этом и обращаем свои взоры к России».
Последние годы жизни и смерти
В июле 1911 года торжественно отмечалось пятидесятилетие служения отца Николая на японской земле. Епископ Сергей (Тихомиров) писал: «Сюда стали прибывать священники, катехизаторы… со всех концов Японии. Их было более 120 человек, плюс много провинциальных христиан. И вот 75-летний пенсионер сидел в своей комнате каждый день с раннего утра до позднего вечера, слушая доклады священников о состоянии их приходов, рассказывая катехизаторам о проповедях, находящихся в их ведении, или ведя дружескую беседу с бабушкой, приехавшей издалека. Совет начал…. Разве не хватает бизнеса, азарта? Юбилейные торжества … За один день была проведена литургия, служба, ужин в отеле с почетными гостями и вечер музыки. Это был конец для нас, молодых людей. Однако 75-летний пенсионер был приглашен на встречу бывших учеников школы Суругадай. И он пошел. И он не столько слушал, сколько говорил и учил. Приходилось удивляться, как лорд мог выдержать такой день….. И завтрашний день тоже не обещал быть спокойным. Долгое четырехчасовое чтение адресов. А вечером ужин во дворе миссии, с сотнями христиан….. Но я думаю, что день прошел бы относительно хорошо и для покойного, если бы не последний момент….. Воодушевленный речами, владыка встал, как-то необычно энергично тряхнул головой и голосом, доносившимся через всю широкую площадь, занятую сотнями едящих христиан, предложил спеть японский гимн в честь Его Величества Императора Японии, чья религиозная терпимость позволила христианству не только распространиться, но и пользоваться если не покровительством, то, по крайней мере, полным процветанием. Надо было видеть необычайное волнение правителя, его раскрасневшееся лицо. Надо было слышать, что он не только первым спел этот гимн, но и спел его до конца….. Вы бы видели молодой огонь в теле, теперь такой незрелый. И тогда всем стало бы ясно, что этот момент не мог пройти бесследно для его исстрадавшегося сердца…».
Нервное напряжение и переутомление тех дней усугубили сердечную астму, от которой страдал джентльмен. Его силы начали стремительно убывать.
Незадолго до своей смерти владыка сказал епископу Сергию: «… Наша роль не выше роли пахаря. Крестьянин пахал, его плуг износился. Он выбросил его. Я тоже устала. И я буду брошен. Новый плуг начнет вспашку. Смотрите, плуг! Честное слово, пахать! Пашите без устали! Пусть Божья работа растет! Но хорошо, что Бог вспахал тебя. Это означает, что вы не заржавели. Это значит, что, работая на Божьей ниве, ваша душа тоже в какой-то степени очистилась, и за это мы всегда будем благодарны Богу.
Архиепископ Николай провел свою последнюю службу на Рождество 1912 года. Через несколько дней он был госпитализирован в больницу Святого Луки в Цукидзи. Однако 5 февраля правитель, спешивший закончить свои дела, настоял, чтобы его отвезли обратно в Суругадай и вернули к работе в качестве переводчика. 13 февраля он представил Синоду заключительный доклад о состоянии дел в миссии.
15 февраля правитель потребовал возобновить занятия хора, которые обычно проходили в соседнем зале и были отменены по совету врача, и попросил исполнить его любимое произведение «На реках Вавилона».
Ночью начался бред, во время которого умирающий несколько раз произнес слово «Воскресение». 16 февраля, в четверть восьмого, зазвонил большой церковный колокол, возвещая о смерти Святого Николая.
Пишет епископ Сергий: «Владыка больше не стонет. Больше никаких уколов от его сестры. Только тихое чтение слова Христова, служению которому епископ отдал всю свою святую жизнь, прерывает таинство смерти, столь заметное у постели еще совсем недавно, только вчера, оживленные разговоры и планы на 10 лет работы.
Тело высокочтимого архиепископа лежало в церкви Креста….. В субботу, 4 февраля, утром и вечером после всенощного бдения, в воскресенье после литургии и вечером в понедельник, 6 февраля, здесь проводились торжественные заупокойные службы, всегда в переполненной церкви. Владек еще не лежал в гробу, потому что гроб не был готов. Замечательный обычай, который я впервые наблюдал в те дни во время моего служения в Японии! Известная группа христиан, по обоюдному согласию, пришла к телу умершего вечером и бдила до утра, слушая чтение Евангелия.
Тело владыки было натерто святым маслом от мощей святителя Иоасафа Белгородского. На деньги, пожертвованные А. П. Синельниковым, был приобретен небольшой участок земли на кладбище Янака (район Уэно), где 22 февраля состоялось его погребение.
Место захоронения святого Николая Японского. Фото: http://www.pravoslavie.ru/orthodoxchurches/64354.htm
Утром на четырех алтарях были совершены четыре литургии за упокой души архиепископа Николая. В 11 часов утра в соборе Воскресения Христова началась заупокойная служба, которая велась в основном на японском языке. Среди прочих венков был венок от императора Японии — честь, которой редко удостаиваются иностранцы. После похорон гроб несли вокруг собора и устанавливали на колесницу. Похоронная процессия растянулась на десять километров и направилась на кладбище. «Наши знамена яростно рвет ветер. Мы должны были нести их в опущенном положении. «Вот идут студенты, студенты, студенты. Все в однотонных костюмах. Все они держат в руках пальмовые ветви — символы веры в победу дела Господа в Японии. Многочисленные цветы, сотни венков. Святые иконы, кресты. Иерархи, диаконы в священных облачениях…. Многие катехизаторы в облачениях. Епископ в полном облачении с посохом в руках. Приказы повелителя. Все атрибуты епископского сана, носимые архиепископом. В конце — колесница с дорогим гробом, представитель России в расшитом золотом придворном мундире. И лента, бесконечная лента христиан…».
